Статьи

Я мир услышал как благую весть

Художник Юрий Алексеевич Маланенков принадлежит к числу наиболее любимых в московской художественной среде. Основной жанр его работ - пейзаж. Наибольшая часть их средняя полоса, – Смоленская область, где он родился, можно добавить еще пару других, к ней примыкающих, и городские пейзажи Москвы, в которой он прожил большую часть своей жизни. На первый взгляд, в работах художника нет ничего нового, броского «патента на изобретение». Разгадка тайны их притягательности лежит не на поверхности. Сказу скажу - в живописи Маланенкова наиболее полно проявляется код русской цивилизации. Думаю, если бы я попросила самого автора дать ей определение, вряд ли бы он его сформулировал. Однако, жизнь художника так сложилась, что он стал ее ярким выразителем в живописи. Обращает на себя внимание особенность его работ: при всей видимости их натурности они производят впечатление написанных человеком, способным входить в Портал: мир он видит глазами другой эпохи, на пару веков отдаленной от нашей. Менее всего автора можно заподозрить, что свои работы он пишет, поглядывая на открытки ХIХ века. Трудно определить направление его живописи. Если и реализм, то своеобразный. Художник высоко ценит достижения французских импрессионистов, но он не француз, а русский человек. У французов оптическое впечатление ставилось во главу угла, у Маланенкова реалии воссоздаются в результате глубокого обобщения. В этом методе работы он продолжает традицию наших столпов, начиная с Саврасова. Однако, менее всего он подражает им непосредственно. В живописи автора есть экспрессивность, однако, у автора острота переживаний сочетается с какой-то специфически русской созерцательностью и тем отношением к проявлениям жизни, которое замечательно определил И.Бунин, как «Дворянское чувство родства со всем живым».

Основы личности человека закладываются в раннем возрасте. Сама природа художника с острой зрительной памятью и впечатлительностью делает детские годы основополагающими для будущего мастера. Казалось бы, у маленького Юры ярких картин было вполне достаточно, чтобы питаться ими всю свою творческую жизнь. Однако, судьба распорядилась их многократно усилить. Полученная в детстве тяжелая травма ноги, из-за которой он пролежал два года в больнице, научила его, оторванного от внешнего мира, невольно тренировать память воспоминаниями о нем во всей их неповторимой живости. Возвращение подростка Юры домой на телеге солнечным летним днем стало для него незабываемым воспоминанием. Он всем нутром почувствовал живительные импульсы в природе, когда все цвело и плодоносило, и потому так убедительно передает их в живописи.

На личность ребенка накладывает отпечаток и отношения в социуме, формируя его мировоззрение. Юрий Алексеевич родился 26 октября 1950. В эти послевоенные годы Москва имела статус города №1. По многим показателям достижений цивилизации столица лет на 20 опережала другие города. Юрий Алексеевич родился и вырос в деревне Ольшанка Холм-Жирковского района Смоленской области и окончил там среднюю школу. Его родная деревня по всем показателям была позади Москвы лет на 100. Когда Юрий учился в десятом классе, под Новый год в его деревне около 92 домов поставили электрические столбы с лампами в 200 ватт. Юрий впервые увидел ночное освещение, которое поразило юношу. Неподалеку от места его рождения находится исток Днепра. А сама деревня, в которой он вырос, была истоком народной жизни, который мы, и особенно жители столицы, утратили.

Детство художника прошло в окружении фронтовиков-победителей в Великой Отечественной войне. Таким был его отец, воевавший на Белорусском фронте. После тяжелых ранений в конце 1943 года он был комиссован и в 1944 году вернулся в деревню, и там у него появился другой уже мирный фронт. Алексей Сергеевич начал учить детей в школе, в которой позднее он стал директором, получил звание Народного учителя. Отец Юрия выписывал журнал «Художник», средства на который при его зарплате в 92 рубля, нужно было, образно говоря, отрезать от буханки семейного хлеба. И это во многом определило выбор профессии его сына. После смерти отца, вспоминает художник, человека скромного, никогда не носившего наград, проводить своего учителя в последний путь из разных концов страны приехали его многочисленные ученики, и на место упокоения они семь километров несли его на руках. Как просто Юрий Алексеевич говорит о человеческом достоинстве фронтовиков. Когда на месте главных военных побед ставили на постаментах танки, в Ольшанке стихийно возник памятник поражения гитлеровской Германии - в центре деревне долгие годы стоял застрявший в болотине полуразвалившийся немецкий автомобиль. Сколько гражданского достоинства и мужества запечатлено в портретах его матери, того надежного тыла, без которого трудно представить нашу страну победителем. Однако, в творчестве художника нет и следа того пафоса, который он еще застал, выходя на дорогу большого искусства — славословия достижений социализма, которые, конечно же были немалыми, но часто представляли желаемое за уже достигнутое.

Парадокс прогресса в том, что его достижения часто оплачиваются невосполнимыми утратами. Именно их остро чувствует художник. Он подспудно корректирует достижения прогресса, и именно это и дает его художником как будто владеющим секретом перемещения в машине времени. Окружающую жизнь в его творчестве представлена с высоты прежних веков, когда на наших городах еще не было каменных джунглей, закрывающим нам небо и землю.

В работах художник исключает весь антиэстетический балласт - многочисленную рекламу, заполонившую Москву в начале 90-х годов, не пишет здания точечной застройки, башни высоток, застилающих горизонт и так уродующих исторический облик города. А сегодня далеко не все, но многое из того, что для него было неприемлемо, действительно убрали. Но это на поверхности, а на более глубоком слое аристократизм духа состоит в том, что в облике России ему все одинаково дорого. Есть столица, но и вокруг нее такие же прекрасные города и деревни, леса, поля. В работе «Большой Театр». 2000, заснеженная Театральная площадь, с загоревшимся фонарным столбом на фоне зимнего серого неба, воспринимается такой, какой она была вскоре после завершения строительства Большого Театра. Возле него, как бы возвышаясь над ним, написан столб с горящим фонарем. А согнувшиеся в порыве ветра деревца - как стражи театра, и все это единая среда, где все важны и на равных формируют атмосферу города, каким его, кажется, мог видеть сам Пушкин. В пейзажи столицы всегда есть природная среда, ее стихию не может заслонить городская архитектура. Москва в работах Маланенкова часто выглядит той большой и такой дорогой для нас сегодня деревней.

Смоленская область всегда была достаточно бедной. Деревенские пейзажи Маланенкова запечатлевают ее убогие избы, сараи, которые без преувеличения, мало чем отличались и в средневековый период. Но вместе с этим эта земля хранит атмосферу великой дворянской культуры ХVIII- ХIХ веков. Художнику с детства дорого то, что в округе его родной Ольшанки находились усадьбы дяди А.С.Грибоедова, к которому поэт неоднократно приезжал и графа Уварова. Неподалеку так же находилось имение П.С.Нахимова, его два родных брата так же были адмиралами. Сама усадьба была разрушена, но осталась могила его матери. Художник В.А.Серов в детстве целый год учился рисовать на Смоленщине. Автор любит эти дворянские гнезда и кожей чувствует их атмосферу. Однако, в его работах они часто обозначены лишь намеком. Где-то на дальнем плане видны остатки стен, которые могут быть узнаны лишь теми, кто хорошо знают эти места. Эта особенность его композиций – вся архитектура, сохранившаяся, или почти утраченная не должна доминировать, она вписывается в окружающую среду. Работы художника можно уподобить хору, в котором нет вокалистов.

В Москву Юрий Алексеевич не рвался, а оказался в ней из-за необходимости помогать больной тетке. И она стала его второй родиной. В Московский художественный институт им. В.И.Сурикова поступил с третьего раза. Учился в мастерской В.Цыплакова, для Юрия Алексеевича он на всю жизнь остался учителем с большой буквы. После окончания института его работы в течение восьми лет не принимали на выставки. Это обстоятельство лишь укрепило его характер. Он стал упорно писать. Уже много лет за принесенные художником работы выставком голосуют единогласно.

Пейзажи Маланенкова всегда написаны в особом состоянии души. Занятия живописью у Юрия Алексеевича в чем-то схожи с молитвой, призывающей благодатный огонь на Пасху. Подобно тому, как пребывание Первоиерарха в Кувуклии длится по-разному прежде, чем храм огласится радостной вестью, так и во время занятий живописью, огонь вдохновения загорается по-разному. Иногда вскоре после того, как кисть коснется холста, а временами его нет мучительно долго. И с годами художник выработал свою методику возбуждения творческих импульсов. На первом этапе он начинает интенсивно, но достаточно механистично писать красками по холсту, почти не глядя по сторонам. Его внимание сосредоточено на внутренних ощущениях. С годами художник научился различать то поначалу едва уловимое чувство, свидетельствующее, что огонек вспыхнул. Часто на пленере, он не пишет этюд, а лишь размышляет, как его написать. Сам автор говорит, что он сто раз подумает, прежде чем приступить к работе. И это достаточно трудоемкий процесс, по сравнению с которым физический труд создания этюда несравненно легче. Но когда огонь в душе разгорелся, начинаются те быстрые движения мазков кисти, и на холсте появляется темная полоса леса на горизонте, а на первом плане широкими мазками, пятнами без детализации обозначается выжженная солнцем, но уже пожухшая трава, а далее лепятся деревца с еще не опавшей золотой листвой, таких разных оттенков у каждого, а по контрасту к ним - дивное узорочье уже голых веточек деревьев. (Золото осени. 1997). Это техника живописца глубоко современного. Процесс работы не маскируется, но при этом и не обнажается, у художника нет нарочитости, раз и навсегда отработанных приемов. В работе «Солнечный март» 2006 мазки, напротив, растворяются, превращаясь в небесную лазурь и воздух солнечного дня ранней весной, и лишь несколько из них на первом плане виртуозно, не таясь, лепят протоптанную дорожку в сугробе. Иногда Юрий Алексеевич приезжает не менее 3-х лет в одно и тоже время года на одно место, чтобы написать тот единственно верный вариант, удовлетворяющий его взыскательный поиск правды впечатления. И здесь обязательное условие, чтобы пламенные чувства соединились с разумом, и, не мешая друг другу, способствовали состоянию умственного созерцания.

Поразительно, что именно в момент написания статьи мне попалась под руку материал о М.В Ломоносове, он писал: «огонь – всех созданных вещей общая душа. Чистая среда Единства в природе, в котором действует объединяющая Сила Единства Вселенной, - всех чудных перемен во внутренности тел рождающихся, тонкое и сильное орудие, начало движения». Это поразительное совпадение взгляда на природу у великого ученого и современного художника наводят на мысль, что оба они черпают вдохновение из единого очень древнего истока русской культуры.

Пейзажи Маланенкова - это портреты русской природы, ее состояний, очень переменчивых и потому достаточно трудных для написания. Их можно сравнить с портретами Рокотова, который писал не лик позирующих, они часто не имели портретного сходства, а запечатлевал кистью ту физически неуловимую эманацию, именуемую душой. Так же и пейзажи Маланенкова запечатлевают душу и дух русской природы. Кладовая абсолютной памяти художника облегчает корректировку увиденного. Его работы, имеющие видимость абсолютной натурности в большей или меньшей степени собирательный образ, нередко объединяющие в себе разные места и даже состояния, что только добавляет им ощущения правды увиденного.

Для художника существует проблема необходимости преодолевать этюдность и при этом не впасть в «картинность», хотя, казалось бы, картина и должна быть предметом творчества художника. Он преодолевает картинность как определенную матрицу обыденного сознания. Особенно сильно она проявляется у самодеятельных художников. В них то же есть своя глубинная генетическая память, и этот шаблон по-своему ценен. Но он легко включается без внутреннего огня, и более того, погашает непосредственность чувств. Художник борется со своим внутренним шаблоном, неким коллективным бессознательным. Работа на пленере диктует еще одно условие - абсолютной бескорыстности. У художника не должна мелькать даже тень мысли написать пейзаж, который мог бы понравиться покупателю. Как ни парадоксально продажа работ у Юрия Алексеевича пропорциональна бескорыстности в момент творчества.

Пейзажи Маланенкова трудно поддаются описанию. Но если все-таки попробовать это сделать, то более всего ему подходят предложения с безличными конструкциями, например: светало, вечерело. Филологи отмечают, что западноевропейские языки давно распрощались с безличными предложениями. А в русском их количество увеличивается. Но именно в безличных фразах как будто исчезает личное «Я», уступая место тому ощущению течения жизни, бытия, того пока еще для нас священного ощущения чуда самой жизни. Принадлежность человека к великой русской культуре обязательно предполагает, что он оперирует понятиями «Совесть», «Долг». В западноевропейских языках нет слов, которыми можно было бы их перевести. Слово «Совесть» очень приблизительно переводится как «Сознание», а «Долг», как сугубо юридический термин. У нас эти понятия связаны с сопереживанием присутствия Бога в нашей жизни. Как же художник, не имеющий литературных установок, может выразить их в своей живописи? Да очень просто - на каждом шагу мы видим беспощадную, хищническую эксплуатацию недр земли, а ее поверхность сегодня застраивается коттеджами даже в таких охранных зонах, откуда поступает питьевая вода в городские трубы. Идет застройка таких святых мест, как Бородинское поле. И в этом отношении Маланенков имеет ярко выраженный русский менталитет, в его работах каждая пядь земли свята, она - прежде всего - Божия. Будучи человеком, выросшим в деревне, где каждый своим трудом врастает в свою землю, не выпячивая себя из коллектива-общины, оставляя свой след, не нарушающий цельности мироздания, художник пишет пейзажи, которые задают тот камертон чувств в отношении к родной земле, благодаря которому мы может защитить ее от врагов, идущих к нам с оружием, но главное, что гораздо труднее, сохранить ее от живущих среди нас «цивилизованных» вандалов.

Наблюдая многие годы жизнь художника, создается впечатление, что для полноценного творчества ему поставлено условие на людях быть неуравновешенным, неугомонным, или же иметь дурные манеры, которые « всего лишь способ делать добрые дела». Такой образ во вне, как будто бы залог того, чтобы суть художника во всей ее глубине была абсолютно спокойна, и только тогда возможно то состояния озарения, в котором он работает. Его пейзажи начинают дышать, в них появляется тот трепет жизни, когда на глазах у зрителя, если он подольше задержит свой взгляд на холсте, утренний пейзаж станет чуть светлее, а в вечернем - солнце опуститься на свои доли градуса над горизонтом и синева сумерек сгуститься.

Жизнь художника Юрия Маланенкова - чередование взлетов и своеобразных падений. Со стороны многие его поступки кажутся черновиком с каракулями и многими кляксами. Но если судить по высшему проявлению, которое зримо выражается, в том числе, и в живописи художника, строки стиха А.Н.Сенкевича наиболее полно отражают смысл его такого непростого жизненного пути:

Что жизнь моя? Она в черновике.
Кто перепишет набело? Не надо
мне чуда ждать. Смиряюсь с тем, что есть.
Того, что есть, - отпущено сверх меры.
Я мир услышал как благую весть,
О, дай мне, Господи, терпения и веры.

Елена Лисенкова